ХРОНИКА ПИКИРУЮЩЕГО ВЕЛОСИПЕДА
(История одного запоя)
«Баю-баюшки баю,
Колотушек надаДю!»
(Колыбельная в интерпретации одного младенца)
- 1 -
Женщина трахала его несанкционированно, усевшись сверху. В жизни он такого не позволял никогда, в жизни инициатива всегда принадлежала исключительно ему. Дама же так торопилась, что даже не сняла, а лишь приспустила свои трусы: перекрученные жгутом, они белели в полутьме чуть выше её коленей.
Женщина чудовищно и обжигающе горяча и совершенно суха изнутри, словно набита наждачной бумагой. Дело у неё подошло к концу, она застонала, наклонилась к нему и стукнулась о его зубы костью подбородка. Белесые длинные волосы упали ему на грудь, глаза женщины скрывали очки газосварщика с чёрными стёклами, в которых он увидел своё отражение. У женщины не было лица, в темноте бледнел полностью голый белый череп. Она по-кавалерийски спрыгнула с него, заправилась и вышла вон. Он успел обратить внимание, что ноги этой странной любовницы под клетчатой шотландской юбкой явно мужские, поросшие тёмной густой шерстью. Однако грудью неизвестная явно не обижена.
Он проснулся и ощутил чрезмерную и даже болезненную эрекцию. Во тьме спальни едва слышалось дыхание жены. Прошёл на кухню. Открыл бутыль минеральной воды, наполнил стакан. На часах было четыре с четвертью утра. Сдвинул оранжевую штору – ночь и метель оккупировали город. Ядовитый жёлто-зелёный свет фонарей пестрел крупными оспинами снежных хлопьев.
Вылил воду в раковину, достал из холодильника бутылку водки, налил стакан до краёв. Выпил. Вкуса водки не почувствовал. Вернулся в спальню и уснул как убитый. Вновь проснулся через два часа. Прошёл на кухню, налил второй стакан водки, выпил. Подумал минуту и допил остатки, пустую бутылку спрятал за посудомоечную машину.
Хроника началась.
- 2 –
Лететь можно по-всякому, высота полёта зависит, как быстро крутишь педали ты и твоя спутница: совсем низко, над самой травой, тогда возможно заметить тихоходных насекомых, совершающих променад от былинки к былинке в поисках одним им известных сокровищ. Под кустом можжевельника колбасился невесть как оказавшийся на поверхности дождевой червяк, который лихорадочно искал своими осязательными органами тот злополучный ход, который вывел его в чуждую и враждебную среду. На сером камне, хоронясь среди лишайника, сидела ящерица с глазами цвета агата. Когда они заглянули в эти глаза, им стало не по себе: в глазах вмещались все прошедшие от сотворения мира времена.
- Давай выше, - испуганно сказала она. Они взмыли вверх почти вертикально. Над ними лишь облака, синие небеса и солнце. Остальной мир оказался внизу.
- Посмотри на карту, мы должны были повернуть на север ещё двадцать четыре минуты назад и пересечь речку. А вокруг одни перелески. Похоже, мы сбились с пути.
- Да, - сказала она, посмотрев сначала на компас, а потом на карту, - придётся возвращаться.
Они выбились из графика и оттого им пришлось торопиться. Через полчаса контрольная точка, над которой нужно было совершить манёвр, оказалась под ними. Одиночный дуб рядом с оврагом. Заметное место.
- 3 -
- Проснись, тебе звонят! – жена трясла его за плечо, брезгливо отворачивая лицо от зловонного дыхания, наполненного водочным перегаром.
- Привет, Аркадьич! – раздался в трубке голос Баженова Серёги, - у меня новости хреновые: на нас с тобой завели уголовное дело по статье «мошенничество», это суки Бородин с Перепёлкиным денег ментам заслали.
- Плохо, - сипло сказал он пересохшим голосом, - Серёга, я тут приболел несколько, так ты с юристами уж сам поработай.
- Понял. А что там у тебя, Аркадьич? Не на стакан случаем наступил, если честно?
- Иди ты, Серёга, на х…!
- Ладно, не ругайся, сам такой! Выздоравливай скорее, не время водку пьянствовать, а то жена заругает.
- Уже!
- Да я понял.
- Скотина ты, - с ненавистью сказала жена, - свиньёй был, свиньёй и сдохнешь.
- Ага, только ты у меня – богородица!
- Я ухожу к маме, пропьёшься – позвонишь. Видеть тебя не могу, сволочь, - уже одетой из прихожей прошипела жена и ушла, хлопнув дверью так, что наверняка порадовались соседи.
Он вышел на улицу. Снегопад притих. Похолодало. Синел февральский полдень. Купил десять бутылок водки «Русский стандарт» ёмкостью по ноль семь литра. Кое-какой еды дополнительно к той, что была в холодильнике. На кухне залпом выпил два полных стакана, пожевал кусок колбасы. Включил телевизор. Минут десять переключал каналы, не вникая в суть передач, потом выключил телевизор. Выпил ещё стакан. Нашёл диск с фильмом Иствуда «Счастливые звёзды над Генриеттой», поставил, начал смотреть. Изображение качалось, двоилось. Чтобы лучше видеть, он прикрыл один глаз, через минуту – второй…
- 4 -
Её груди напоминали плоды айвы.
- Отвернись! – велела она. А через мгновение передумала и добавила:
- Впрочем, как хочешь.
Не спеша разделась и, нисколько не смущаясь, вошла в воду. Медленная равнинная река отражала редкие облачные обрывки, кусты ивняка, росшего на противоположной стороне, синее небо и буйное полуденное июньское солнце. И ещё зеркало воды показывало небу тело молодой женщины, грациозно и осторожно нарушавшей летнюю неспешность реки.
- Раздевайся, вода замечательная! – позвала она, обернувшись, прикрывая ладонью глаза, потому что солнце стояло за его спиной.
В самом деле, незнакомая речка оказалась славной и песчаным ровным дном и прохладной водою и глубиной, которая позволяла не слишком заботиться, где выбрать подходящее место.
Он догнал её и взял на руки. В воде тело её было практически невесомым. Она обняла его за шею и нежно поцеловала.
- Мне так хорошо с тобой, - прошептала она, хотя вокруг не было никого кроме двух стрекоз, стрижа, пролетевшего над их головой и этой неожиданной реки, возникшей на их пути.
Он наклонился к воде и поймал губами сосок её левой груди, розовый, припухший и сырой. Она запрокинула голову с закрытыми глазами и тёмно-каштановые её волосы упали в воду, намокли, поменяв цвет на золотой.
- 5 -
Новая ночь начиналась. По экрану телевизора плавали золотые рыбки. Он помотал головой – свинцовые шарики похмелья перекатились из левого виска в правый, а потом назад. Тоска и безысходность наполняли душу. В дополнение к ним появился беспричинный страх. Моментально вспомнились бесконечные проблемы и неудачи последних месяцев. Полоса жизни этого периода выглядела вонючим, вшивым, донельзя опустившимся бомжем.
- Да уж, - сказал он своему отражению в зеркале ванной, - видок у тебя, мужик, гаже не часто встретишь.
Включил ледяной душ. Затрясло. Тело протестовало, мелкая дрожь организма переросла в лихорадку. Он едва смог натянуть трусы. Трясущейся рукой отвинтил пробку, налил водки в стакан. С отвращением выпил. Водка, ещё не достигнув желудка, рванулась к выходу. Не удержал. Вывернуло наизнанку в туалете. Стало ещё хуже. Лихорадило так, что зубы стучали. Включил чайник. Чай не пошёл тоже. Опыт подсказывал, что следует в любом случае повторить. Повторил с четверть стакана водки. Хоть и с трудом, но удержал рвоту. Водка прижилась. Поджарил яичницу с беконом, под яичницу допил почти полную бутылку, подошёл к окошку гостиной. Сквер под окном, две тётки гуляют своих собак: оранжевого пуделя и гвардейских цветов таксу. Собаки радостно забавляются, носятся как угорелые, валяются в свежевыпавшем снегу.
Он вернулся к столу, налил водки сразу в два стакана до краёв, сделал бутерброд с сыром, один за другим осушил оба стакана, проглотил бутерброд и до дивана уже добирался на автопилоте.
- 6 -
- До границы, дорогой, нам осталось четыре километра. Как только пересечём её, сразу приземлимся и отпразднуем это событие любовью. Согласен?
- Не сглазить бы. Там нас ждут и свобода и деньги. Там нет тех проблем, от которых мы улетаем, мой ангел!
- Разумеется, мой хороший, разумеется. Всё будет превосходно, осталось всего полторы минут лёта.
Ракета типа «воздух-воздух», выпущенная пилотом истребителя ПВО, взорвалась в пяти метрах над ними. Она погибла мгновенно. Лишь несколько перьев, кружась, полетели в разные стороны. Ему перебило левое крыло и он стал стремительно падать вниз, вращаясь в штопоре. «Будто сбитый пикирующий велосипед» - пришла ему в голову идиотская фраза. Левое крыло болело.
Сознание включилось сразу, как электрическая лампочка. Он лежал на диване. Руки и ноги стянуты чем-то вроде жгутов, не пошевелиться. Двое в белых халатах рядом, мужчина и женщина. В вену на левой руке воткнута игла капельницы.
- Очнулся. Сейчас прокапаем его, введём успокоительное и к утру он будет как новый. Однако рекомендуем его закодировать или вшить «эспераль», - сказал врач жене.
- Лучше подшить его, - ответила жена, - уже кодировали, плохо помогает. И вообще, надоело мне это до смерти. Не нужны мне его деньги. Хочу спокойной жизни…
Уже под утро пришла странная любовница. Присела рядом с ним. Погладила по щеке.
- Ты кто? – спросил он её.
- Не хочешь ты меня, пойду я тоже, - ответила она отстранённо. И ушла.
Проснулся он совершенно здоровым. Жены не было. На столе в прихожей лежала записка: «Я ухожу. Устала. Не вернусь.» Рядом с запиской лежали чёрные очки сварщика и на зеркале губной помадой написанные, краснели буквы: «ТВОЯ…».
Он протёр глаза. Очков и надписи помадой не было.
- Допился, зараза. Пора бросать, - бодро сказал он.
С тех пор Абрамов Михаил Аркадьевич вина не пьёт. Жена к нему вернулась. Он знает, что за особа употребляла его в ночь перед последним запоем, оттого и завязал.
ХРОНИКЕ КОНЕЦ
