НОВЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ-1

ЛИМОНЫЧ.
(Из цикла "Эпоха имени...")



Лимоныч не любил Горбачёва. Лимоныч любил Сталина. Сталин выиграл войну, Сталин не ездил по заграницам со своей бабой, не покупал ей бриллиантов на народные деньги.
При Сталине был порядок. При Сталине - боялись. И простому народу были снижения цен и крабы. И водка в розлив из одного краника, а пиво тут же, из другого. И была держава крепкая. И никто даже чихнуть не смел без советского одобрямса. И поезда не опаздывали. И при Сталине Лимоныч был молодой.
А при Горбачёве было всё наоборот.
И Лимоныч Горбачёва ругал и нёс по кочкам почём зря. Принародно. Горбачёва ругать Лимоныч не боялся. А Сталина он не ругал даже теперь. Хоть и было за что. Сталина ругать Лимоныч боялся до сих пор. А Горбачёва - нет. Гласность, мать его растак...
Надо было купить дров. Лимоныч, строго говоря, имел квартиру в городе. Но уж много лет на пенсии как полюбил жить на даче. Оставлял Матвеевну, жену, в городе, а сам жил на даче. Вольно. Огород, садик небольшой. Кот Топсик с кривой физиономической мордой. Лицо коту погубила соседская собака ещё во дни кошачьей юности. Укусила, свинья. Топсик был злющим кошаком и уважал только хозяина, Лимоныча. Остальных Топсик за людей не считал и презирал. Даже Матвеевну.
Лимоныч любил осень на даче. Огород уже обихожен. Урожай убран. Подошло самородное винишко из подножного продукта. На дворе колотун, а у Лимоныча камин пылает. Топсик в ногах ночует. Телевизор. Новости. Сиди да размышляй.
Но дрова все вышли. Был последний день сентября. И Лимоныч поехал в Савёловку на склад. Дров прикупить. На зиму. А лучше на две. Или на три.
Дров не было на складе. А был только каменный уголь. "Коксующийся уголь, когда накалится - жар невыносимый: трубы горят!" - похвалил продукт работник склада. Но Лимонычу кокс был ни к чему. Печки у него топились только дровами. К углям приспособлены не были.
Лимоныч огорчился от такой разрухи. Уголь есть, а дров - как не бывало.
- При Сталине, - сказал строго Лимоныч, - всё было.
- Точно, - подтвердил складской, - было. Как сейчас помню.
- А при этих, мать их туда, - продолжил Лимоныч, - ничего нету. Даже дров.
- Верно, - подтвердил показания складской, - и водку он, зверь, отменил. При Сталине-то шалманы на каждом углу стояли. Хочешь - пива. Хочешь - водки.
- Ага, - булькнул горлом Лимоныч,- а можно было и то и то. И бутерброд с килечкой балтийской.
- Эх, - вздохнул складской, - Не те времена пошли. Не наши! Сталин бы им всем показал! А всё с лысого Никитушки пошло, кукурузника. Если бы не он - всё бы было.
- Нет, это не Никита. Никита Сталина боялся. Так, тявкал помалу. Это всё Никитины мудаки-соратники. Булганин с Микояном, - подвёл националистическую базу Лимоныч.
- Не скажи, - пыхнул беломорным дымом складской, - Никита Сталина обосрал и из мавзолея выкинул. Под себя место освобождал, козёл полорогий. Да не вышло.
Из-за штабеля досок-горбылей подул ледяной ветер. Лимоныч замёрз нутром и собрался домой.
Через два часа в доме у Лимоныча пылал камин. Перед Лимонычем трепетал экраном телевизор и рубином горел двухлитровый графин. Там была чернорябиновая.
Лимоныч острейшим ножом аккуратно отрезал тонкий пласт хлеба. Посыпал крупной сероватой солью. Густая, как застывающая кровь, холодная чернорябиновая потекла в тонкий стакан. Лимоныч принял первую. И стал прислушиваться к организму.
Через три минуты затеплело в животе. Сломался ровный путь мыслей. Жизнь обмякла. Тише сделался мир.
Лимоныч жевнул хлебца и налил вторую. Так было надо. Прогрессивно стало ещё лучше.
В Лимоныче проснулся червь недовольства. Это червяк стал расти и раздулся до змея.
Змей сказал Лимонычу: "А поговорить?"
У Лимоныча был сосед. Кулик его фамилия. Лимоныч выдвинулся к забору и позвал соседа.
Кулик оставил домашнюю работу и вышел на зов Лимоныча.
- Выпил я, - сообщил Лимоныч новость своему соседу.
- Холодно нынче, - одобрил Кулик, - неясно, что завтра будет, - намекнул он, так как сам любил выпить тоже.
- Слышь, а моя в городе. Комфорт любит,- критически и конструктивно продолжил Лимоныч, - а я вот один. Воздух люблю.
- Да, баба есть баба. Ей тепло нужно, - сразу врубился в тему Кулик.
- Ты это брось, - строго оборвал критическую линию соседа в адрес супруги Лимоныч, - она меня любит. Только тут горячей воды нету. Всё не собраться водогрей купить. А посуду бабе мыть в холодной - скучно. Знаешь, как моя меня любит!
- Это они могут,- терпеливо согласился Кулик.
- Пойдём, поговорим...
Кулик вздохнул и, экономя время, полез прямо через забор.
- Я тараканов не люблю, - через полчаса доверительно сообщал Кулик Лимонычу.,- я дождик предпочитаю. Майские. Идёшь, сапоги чмок-чмок по траве, а она поёт. Райский голос!
- Вот у меня случай был. Мы к заградотряду были прикомандированы. Мой первый номер, командир пулемётного расчёта был с-под Москвы. Студент. Метров за восемьсот через поле - немцы. Оборону там надо было прорывать. А может разведка боем. Нам не докладывали. И не объясняли. Кто чего говорить солдату будет. Построили, приказ зачитали - и вперед!
- Мы пулемёты выдвинули на позиции. Приготовились. А они потом сразу пошли. В телогрейках да в обмотках. Сапог ни на одном не заметил. С винтовками. Штыки примкнуты. Человек триста. А может и все пятьсот. Пошли. Не побежали, а быстро пошли. Метров двести прошли - немцы стрелять стали. У немцев всё всегда пристреляно. Грамотно. Эти в телогрейках пошли назад. Человек сорок осталось, не больше. И все, считай, в крови. По ранению. А мы в заграждении. Один рядом со мной шёл. В плечо ему попало. Винтовку не бросил. Нельзя.
- Да нет, не люблю я тараканов. Вот у тебя, Лимоныч, кота нет. Хочешь, я тебе кота дам.
- А зачем мне кот? У меня Топсик есть.
- Ну Топсик есть, а моего кота у тебя нет. Хочешь отдам?
- Налить?
-Налей.
- За кого?
- За кота.
- Выпьем.
Камин прогорел. Часы стучали ватно. Угасал вечер. Кулика позвала жена. Он ушёл на расправу. Через калитку. Не торопясь.
Лимонычу стало скучно. Он посмотрел на графин и полез в подвал. Выбрался с полным. Включил телевизор. Была передача, где спорили. Сначала говорил академик, потом - женщина. Потом - профессор. Потом - женщина. Другая. Потом был стакан. Потом говорил академик. Потом - то ли женщина, то ли стакан, то ли академик...
Лимоныч проснулся ночью. Или утром. Он не понял. Допил графин и уснул вновь. Вскоре ему приснился молодой сон. Пробовал Лимоныч незнакомую девку. Девка была похожа на Клаву, соседку по парте в четвёртой трудовой объединённой школе города Ленинграда. Сорок лет назад Клава часто снилась Лимонычу. А сейчас это было неприлично и ни к чему. Лимоныч понял это и оборвал свой сон.
День был светел. Дров не было. Постучали. Пришёл Кулик и принёс грязь на сапогах и газеты.
- Слышь, сосед, чего делается, у американцев-то, кандидат в министры обороны, пьянь!
- А у нас?- хмуро оборвал его Лимоныч.
- А у нас уже есть министр обороны. Нам больше не надо.
- Да, верно. Но Малиновский Родион Яковлевич, был министр что надо!
- А я при Гречке служил, - пригорюнился Кулик.
- Пошли в баню, - сказал Лимоныч.
Кулик работал рядом с домом. И был в этот день выходной. А пенсионер Лимоныч - вольная птица. Они пошли в баню. Сзади, за забором, разорялась Куликовская женщина. Она не любила вымытого в бане Кулика. Вымытый Кулик бывал очень пьян. А Лимоныча она считала организатором и подлецом. Лимоныча она не любила страшной нелюбовью. И она решила сделать месть. Пошла и позвонила Лимонычевой жене. Матвеевне. В город. Матвеевна тайно поручила ей присматривать за Лимонычем и пообещала дать за это хороших семян. Не то, что у Кулика.
Когда пьяные Лимоныч и Кулик пришли к родным очагам, обоих ждала кара.
Лимонычу не разрешили лечь спать, а заставили рыть землю на огороде. Лимоныч матерно и гулко ругался, однако рыл. А за забором напротив тоже рыл бесполезную землю Кулик. Он был в телогрейке Лимоныча. А Лимоныч - в его телогрейке. Они были друзьями после бани и решили восстановить правду.
Лимоныч взялся со своей, а Кулик со своей стороны за перекладину забора и с дивным боевым военным кличем они обрушили ограду. Женщины спохватились поздно. Забор уже лежал на свежевспаханной почве. А на поверженном заборе сидели в обнимку два солдата. Один - генералиссимуса Сталина. Другой - рядовой при маршале Гречко. Солдаты пели на два голоса. Один пел песню "Когда издаст приказ товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведёт!" Другой пел "Путь далёк у нас с тобою, веселей солдат гляди!"
Пели они складно. Несмотря на разные песни. И им было хорошо и душевно петь и сидеть на совокупно порушенном заборе.
Была эпоха Горбачёва. Начинался октябрь.


УТРО БЕЛОЙ НОЧИ

Утро пахнет женщиной, вышедшей из бани.
Счастье нам обещано влажными губами.

Желатинно-желтые солнечные зайцы
В воздухе разболтаны. Скользкие скитальцы

Топчутся по трещинам, светятся в стакане.
Это утро – женщина, теплая, из бани.




УВЫ

Передвигая на «потом»
Свои дела, надежды, страсти,
Ты подвергаешься напасти
Стать слабовидящим кротом.

И, ограниченный чертою,
Откуда времени не взять,
Тебе останется – стенать,
Бряцая склянкою пустою…


ЭЛЕГИЯ ЛУННОЙ НОЧИ.

Щекастая волна облобызала берег –
Похоже, что они не виделись давно.
А в небесах луна, придурковатый зверик,
Крутила всем живым волшебное кино.

Прерывистую тень плели оливы в роще,
Филонила земля, не знавшая сохи,
Лежали на песке морского люда мощи
И ночи счет вели ночные петухи .

Крестообразных звезд паучье ожерелье
Упало невзначай на шеи тополей.
Цикады сверлят ночь игрушечной свирелью
И клеит ленту снов густой полынный клей.

Волна ушла в песок мгновенно, без возврата –
Не встрепенулась ночь, не взвились ковыли…
Небытие за жизнь – умеренная плата
И, слава богу, что не мы ее ввели.


ПИСЬМО.

Я бы хотел тебя видеть,
Я без тебя заскучал.
Горсточкой ракушек-мидий
Море стучится в причал.

После ночной постирушки
Море на боновый знак
Вывесило для просушки
Вялый медузовый флаг.

День наступает в Колхиде,
Море – крикливей грача…
Здравствуй, я рад тебя видеть!
Здравствуй, я очень скучал!


ЗВОНОК.

Назад, в гнилые болота,
В трепет осиновых рощ.
Меня, скрывая зевоту,
Звал петербургский дождь.

От пышнотелых пляжей,
От бирюзы с каймой,
От красоты продажной
Звал меня дождь домой.

ДЕКАБРСКАЯ СУББОТА.

Зима легла повсюду на весь окрестный мир.
Всему лесному люду настроила квартир.
Запутала дорожки, сумела грани снять.
Пора опять сапожки на валенки менять.
Опять ложиться рано, тугие видеть сны
Под колокол бурана ждать будущей весны.
Припоминать как деву – другие времена
И к новому посеву готовить семена…

36.АВГУСТ.

у августа – полтысячи имен.
И ни одно из них, увы,
Зеркально лик его не отражает.
Восходит солнце. Душно. Быть жаре.
Иду домой. Дорога не пылит,
Храня следы прошедших до меня
Вперед или навстречу мне. Полынь
Уже не пахнет, если не ломать.
Я возвращаюсь. Августом иду. Следы читаю.
Кто ж прочтет мои?...


К СВОЕЙ ДУШЕ.

Моя бедная душа, не взвивайся до небес
В тот момент, когда нам скажут, что пора уже пришла.
От постыдного бессилья не страдай, не куролесь,
А, собрав остатки воли, доверши свои дела.

Если времечко потерпит – допишу свою строку,
Не спугну себя и близких глупым воем и нытьем.
Мы с тобой видали много на заснеженном веку
И терпеньем больше сделаешь, чем воем и битьем.

Подводить итоги? – Где там! –Раньше надо подводить!
И последние минуты на другое изведи –
Подвезут пускай к окошку, если немощен ходить
Хоть к дневному хоть – к ночному: их не будет впереди…

Моя бедная душа! Не казнись, не комплексуй
Что тебе меня оставить – есть измена из измен.
Видишь – форточка открыта, улетай же, не рискуй,
Ибо я – лишь ты, родная. Остальное – прах и тлен.

ИЮНЬ.

День распустился синим парашютом,
Прошитым черной строчкою стрижей,
Набитым дробью кукушиных шуток
И шиком камышиных куражей.

Рулон реки развился серпантином…
И в чаще леса с изумрудных мхов
Взлетело лето с кряканьем утиным
На крылышках из спелых лопухов.


ИССЛЕДОВАНИЕ МЕСЯЦА АВГУСТ.

Палитра августа роскошна и горька:
Дым красок густ, тяжел, но – только дым.
Зеленые кампании горошин гремят вовсю,
Картофель налился и пожелтела сочная ботва.
Закаты солнца глубоки и алы.
Загадочны восходы. Даль тиха.
Спокойна гладь озер. Но в глубине
Источники осеннего свинца уже открылись.
Ветры уголь жгут, чтобы свои наполнить монгольфьеры.
Пошли грибы. И трут глаза жуки
Костистым кулаком. Зевают – скоро спать пора. Капуста
Не думает пока о гильотине
И хрустко умывается росой.
Среди людей - кругом разноголосье:
Одни грустят, другие видят сны,
А третьи ничего не замечают
И ждут любви. Волна
Так ласкова, что не о чем грустить
И думать об уходе. Чист песок
А небо – синью-синь! Ночь хороша,
Игриво море. Искрами оно
Ваш путь ночной волшебно обозначит
И – уходить не хочется. Но вдруг
Падет тоска. И в глубине беда почудится.
Луна уж – не луна, а – светофор. Его
Тревожен глаз. Спешишь на берег – холоден песок
И привлекает зренье белизной
Газет обрывки, брошенные тряпки,
Да мертвый бок дельфина.
Август…

МАЙСКИЙ ВЕТЕР.

Шуршала у шеи пригорка
Среди изумрудной травы
Растертая ветром махорка
Сухой прошлогодней листвы.

И с полудня диагонально
На юг облака волокло
И было светло и овально
Небес голубое стекло.

РИМЕЙК
Летней ночи странный сон
Сторожат Стожары.
Вдоль небес со всех сторон
Сполохи-пожары.

Полуночных сов зигзаг
Выведенен волнисто.
Рос стеклянная слеза
Дымчата, зерниста.

В липах – лунная лапша
Серебром дрожала…
И тебя, моя душа,
Сторожат Стожары.


СОСЕДИ

Целый день запылен и вял
Город. Только в ночной тиши
Над пространствами месяц сиял
Золотым откровеньем души.

Злым неоном мигнув звезде
И седые усы подкрутив,
Дряхлый город помолодел
От полночных весенних див.

Город прятал лицо в жасмин,
Запах ночи вдыхал парной.
А вдали его спутник-сын
У залива белел спиной.


ОКТЯБРСКИЙ ВОСХОД. (Б.В.)

Озерных далей гладь пустая
Сера. Убога. Холодна.
По окаему птичья стая
Колышется у неба-дна.

Из-за густого гребня елей,
Вальяжно выпирая грудь,
Всплывает солнце еле-еле
(Почти успевшее уснуть).

И в глубине души таится
Сомненье. Нож на волоске:
Что это небо, эти птицы –
Все – было. Но когда? И с кем?



НА КОНЦЕРТЕ

Как обезвоженный сифон,
В переполнении души
Свистит и шепчет саксофон,
На фон ударных опершись.

А клавишные мельтешат
По лесенкам туда-сюда.
И льется, дождиком шурша,
В тарелки медная вода.

Страшней, чем греческий таран,
Чем павианское дитя,
Сердито ухал барабан,
В грудь кулаками колотя.

Гитара, томная жена,
Переживает о былом:
Когда царицею она
Была за праздничным столом.

Подвыпивший буян-купец
Атласно-хромовый баян,
Поет про роковой конец,
Про горе с море-окиян.

А флейты детский голосок
До горлового спазма чист.
И беспокойно жжет висок,
Когда врывается альтист.

Орган-владыка. Жизни и смерть
В его руках. Однако – стоп!
Пора вставать, чтобы успеть
Одним из первых в гардероб…


ПЕРВОЙ ЛЮБВИ (ВОСПОМИНАНИЕ).

Был день и ярче и цветней
Переводной картинки:
И алым – красный плащ на ней,
Блестящими – ботинки.

Был радостно-скрипучим рант,
Как лейтенант был – мичман.
И сливочно-воздушным – бант
В ее косе пшеничной.

Хрустели листья у дубов
А у осин – звенели.
И город – важен и кубов
И - лаков лоск панели.

И был прекрасен наш союз,
Как новенькие краски.
…………………………….
Мы шли с родителями в ТЮЗ
На «Пушкинские сказки».


Т.С.

Размешалась радость с болью –
Бешеный букет!
Злоба – с горькою любовью
Как булыжник в изголовье,
Словно гвоздь в штиблет.

То – ромашка, то – терновник,
Чаща…,травостой…
Я и мытарь и любовник,
Проповедник, уголовник,
Для тебя одной.

Неземным прекрасным ликом
Обернешься ты.
Или в безумии великом
Рвутся губы нервным тиком,
Черные цветы.

Было все – и рай и скверна
В долгой нити лет.
Я – виновнее, наверно.
И иглу поймаю первый
В сердце – не в штиблет.



******
Осень – счастлива, осень – несчастна,
Осень – горечь и белый налив.
Красота ее только отчасти
Нас обманет, тепло посулив.

По поляне и хрусткой и колкой
В красной шапке ядреных грибов
С паутинною сизой наколкой
Бродит осень меж древних дубов.

Осень мается и хулиганит:
Врежет ветром, накажет дождем
Засвистит, захохочет, поманит
Алой гроздью и белым груздем.

А потом по болотам закружит
И богульником свинтит мозги.
И не скоро скоро больной обнаружит
Нити троп средь еловой лузги.

Влево топь и промоина – вправо.
Только кочки, меж ними – вода.
Заморочила душу отрава,
Растянул листопад невода.

Еле выйдешь из этой мороки.
И, потом всякий раз в октябре
Будешь ждать заповедные сроки,
Заполошности в странной поре.

Если крепок – удержишься (с болью).
Если слаб – окунешься в тоску.
Это осень смешалась с любовью
Вперехлест - волосок к волоску.


НЕУДАЧА.

Из мутной хляби выплывает тема
Бесформенная. В сущности одна
Мелодия. Она пока без тела
И в дело совершенно не годна.

В ней гласные аукаются гулко,
Ползут шипящие, трубит полезный звук,
Обрывок осени скользит по переулку
А вот – враг, а там, поодаль – друг.

Беснуются голодные глаголы,
Пушистые метафоры снуют.
И между ними конные монголы
Полнейший довершают неуют.

Куски проклятий и осанн –
Не тема – целый океан!
………………………………….

Ныряю за жемчужиной ракушечной,
Сгребаю все в кошелку и тащу.
И целый мир, волшебный и игрушечный
Вмещается в настольную свечу.

Ракушки ржавым перышком раскрою я,
И розовость маллюска раскрою.
Жемчужин нет – сплошное пустословие,
Как отблески телесного в раю.

Легли на строчки тени от луны,
Перечеркнув напрасные труды.
Стихов не вышло. Сохнут у стены
Угасшей темы слабые следы.



ПОСТФАКТУМ.

Мир войной перелопачен:
Камни – сверху. Люди – вниз.
Тянет скорбное незрячий
Одноногий гармонист.

Лебеда. Дырявый ватник,
Пепелища сырный дух.
И летает, как стервятник,
Обезумевший петух.



ОКТЯБРЬ. ПАРИЖ.


Здесь у нас в Париже замечательно:
Выходной. И город в кутерьме.
Осень победила окончательно
И пора готовиться к зиме.

Дождь меня разбудит переменчивый,
Зеркало раскусит мой секрет:
Вот за счастьем ехавшая женщина,
Не туда купившая билет...